Эпизод 4. Мамонт Митрич

Сложно представить себе более минималистский интерьер, чем тот, что был на кухне. Белые стены. Длинный белый стол. Белые стулья. Все. Ни тебе холодильника, ни плиты, ни вазочки с фруктами. Так пусто и чисто — даже пищевых бактерий не сыщешь, не то что пищи. Маруся села за стол и обхватила руками голову.

— Хочешь есть? — осторожно поинтересовался дом.
— Хочу, — вяло отреагировала Маруся.
— А нету, — сообщил дом не без издевки.

Маруся вздохнула.

— Мне сказали, на кухне можно перекусить.
— Ну, перекуси.
— Что?
— Что найдешь, все твое.

Со злости хотелось перекусить шею дому, если бы у дома была шея.

В дверь постучали. Маруся обернулась и увидела испуганное лицо Носа.

— Можно войти?

Маруся пожала плечами.

— Входи.

Нос протиснулся в узкую щель, будто боялся открыть дверь пошире, и замер у стены.

Какое-то время они молчали. Маруся не хотела смотреть в его сторону и ждала от него каких-то действий. Нос же стоял молча, и на действия не решался. Наконец он прокашлялся, и Маруся повернула голову в его сторону.

— Я это…

Бывает же такое — Марусе стало его жалко.

— Ну...

Пять минут назад хотелось убить, но, похоже, парень переживал столь страшное раскаяние.

— Ну, короче...

В конце концов, он ведь правда спас ей жизнь и не дал превратиться в бледную гусеницу.

— Короче, это... Прости, что я это... Я правда не хотел. То есть, я это...

Надо было быстрее прекратить его страдания.

— Ага.
— Я вообще не это. Просто. Я правда ничего не видел, ну то есть...
— Да ладно, ладно. Проехали.
— Я все выключил, правда. Больше не буду. Прости, ладно?
— Хорошо! Я прощу, если скажешь, где тут еда.
— Что?
— Еда.

Нос замолчал. Казалось, что его мозг взорвался при попытке решить какую-то невыполнимую задачу. А еще гений!

— Еда? — наконец переспросил он.
— В этом доме вообще есть еда?
— Не знаю, — окончательно растерялся Нос.

Маруся нахмурилась.

— Ты же из этого дома.
— Не... Я из другого. Здесь Алиса живет.
— Одна Алиса?
— Ну да...
— Странно...
— Так нас тут мало. Сюда же только это...
— Что это?
— Ну, только таких берут.

У Маруси проскочила тревожная мысль, что она попала в летний лагерь для умалишенных.

— Каких «таких»? — строго спросила она.
— Ну, это... таких... Особенных.
— Да каких особенных?
— Ну, типа... как это... ну, одаренных.

Нос снова покраснел, будто признался в чем-то очень неприличном.

— Собирают по всему миру. Победители научных олимпиад, вундеркинды и прочие... такие.

Маруся нахмурилась еще сильнее. Она, конечно, не считала себя дурой, но одаренной? Вряд ли ее умение управлять гоночным автомобилем могло иметь значение для науки. Тогда что? Может быть, папа устроил ее сюда по блату, а сам наврал про письмо? На папу не похоже. Ошиблись в школе? Не до такой степени. К тому же, в школе были куда более одаренные ученики.

Маруся ничего не понимала в математике, еще хуже в физике, совсем погано в химии, ненавидела историю, спала на литературе, с трудом переваривала иностранные языки, биологию, географию, астрономию... Она была очень одаренной прогульщицей и, несомненно, гениальной лентяйкой. Короче, в научный лагерь ее можно было пригласить только в качестве подопытного материала.

— То есть… Ты, Алиса, Илья... и все остальные. Вы типа гении?
— Типа да, — обреченно вздохнул Нос.

Маруся взъерошила волосы, словно пытаясь расшевелить свой оцепеневший от удивления мозг.

— Ничего не понимаю. Я получила сюда направление из школы.
— И?
— И у меня нет никаких талантов.

Нос улыбнулся.

— Этого не может быть.
— Не может быть, но случилось.
— Степан Борисович сам лично отправляет приглашения, так что ошибки быть не может.
— А кто это, Степан Борисович?
— Директор школы и летнего лагеря. Наш главный профессор.
— Бунин?
— Ага.
— Ну да. Папа говорил, что Бунин и прислал... Странно.
— Может, он знает о тебе что-то, чего не знаешь ты?
— Что, например?
— Ну...

Нос закатил глаза. Это могло затянуться надолго. Маруся решительно соскочила со стула и направилась к выходу.

— Где он сейчас, этот ваш Бунин?
— Готовится к открытию конференции.
— Что-то связанное с археологией?

Нос кивнул.

— И что, можно с ним как-нибудь встретиться?
— Попробовать можно.

На самом деле Маруся думала вовсе не о том, чтобы выяснить, какими такими скрытыми талантами она обладает, что ее пригласил в школу для гениев лично профессор Бунин. Маруся собиралась поскорее убедиться в ошибке и благополучно свалить отсюда в кратчайшие сроки. Свобода казалась теперь совсем близкой. Это придавало сил и здорово поднимало настроение. Даже извращенец Нос казался теперь милым и обаятельным дылдой. По секрету, Маруся даже представила, ну совсем ненадолго, на долю секунды, как бы она обнималась с таким долговязым, если бы, конечно, она с ним обнималась.

Картина получилась такой: он вытягивает свои длинные-длинные руки, обнимает Марусю, потом закидывает руки дальше, обматывает вокруг себя и снова обнимает Марусю. Впрочем, чтобы это сделать, ему пришлось бы сесть, ну или Марусе встать на табуретку, хотя она была очень даже высокой девочкой, но не до такой же степени. Тьфу, о чем только не успеваешь подумать, пока разговариваешь с парнем. Лучше вам и не знать.

На улице было ярко и жарко. Маруся спустилась с крыльца, прикрыв глаза ладонью, сразу же зачерпнула кедами песок, какое-то пляжное воспоминание (надо поднимать ноги выше!), остановилась, вытряхнула, заметила муравейник под березой и, кстати, лак на ногтях облез, а руки-то загорели сильнее, чем ноги, и что это там щекочет плечо?

Ага, маленькая божья коровка. Шесть точек. В детстве говорили, сколько точек, столько коровке лет — врали, наверное. Запах горячего асфальта, вяленой на солнце травы… в общем-то, если убрать всех людей, здесь можно было бы неплохо отдохнуть — забраться на крышу с тазиком черешни, сидеть там, объедаться, косточки пулять.

Маруся подставила палец и дождалась, когда красный жучок переползет на него. Божья коровка, улети на небо, там твои детки, кушают конфетки... Кстати. Конфетки. Маруся вспомнила, что хочет есть, но конфетки остались в сумке.

— Ты идешь?

И минуты помечтать не дадут.

— Иду.

Теперь дылда казался еще выше, чем в доме. Он был не из тех людей, с которыми вам бы хотелось идти рядом — вдруг, кто подумает, что это твой парень. Но выбора не было. Повесить табличку: «Он не со мной, он просто показывает дорогу»? Там, в Сочи, у Маруси был парень. Красивый, клевый. И хотя с момента расставания прошло всего два дня, за это время успело произойти столько всего, что теперь казалось, будто романтичное приключение осталось в далеком прошлом вместе с красивым и клевым парнем. А что взамен?

Дылда остановился у трамвайной остановки и уселся на скамейку под козырек — в сложенном состоянии он выглядел несколько приличнее, по крайней мере, можно было заглянуть ему в глаза. Глаза у него были синие и на этом достоинства заканчивались, а еще Маруся стала думать, как он, вот этими самыми глазами, смотрел на нее ночью. Сразу захотелось отвернуться.

— А ты из Москвы, да?

Маруся кивнула.

— Круто.

Если не поддерживать разговор, он быстро закончится.

— А здесь была когда-нибудь?

Или не закончится...

— Нет.
— Понятно.

Даже днем городок выглядел пустым. Хотя по такой жаре — естественно: скорее всего, ученики сидели в прохладных лабораториях и резали мышей, или кого там они режут в своих лабораториях.

— Видела наш трамвай?
— Ага.
— Вообще-то он музейный, но Бунин одолжил его для школы. Ну, типа, чтобы мы не забывали историю.

Ящерку Маруся оставила в комнате. Спрятала в карман сумки. Возможно, это все было паранойей, но почему-то казалось, что именно из-за этого предмета все шло наперекосяк.

— Здесь еще метро есть. Маленькое, но настоящее.

С другой стороны, очень хотелось выяснить, что же это за материал? Вряд ли он был радиоактивный. Тогда у Маруси уже давно выпали бы волосы и зубы. А может, это накапливающаяся радиация, и зубы выпадут завтра или через неделю, но сразу все.

— А еще под землей есть лаборатории. Говорят, здесь раньше был военный корпус, что ли, или как он там называется. А, эти... бункеры. Так что если вдруг чего, то мы это...

Наверняка тут есть какие-нибудь толковые химики, которые могут сказать, что это за металл. Только как же их найти. Да и задерживаться не хотелось — в Москве они тоже есть.

— Ты меня слышишь?
— А?
— Зря ты так на Алису.

Маруся нахмурилась. Похоже, некоторые фразы она пропустила мимо ушей и теперь потеряла нить разговора.

— В смысле?
— Ну, это ж она тебя спасла.

Количество «спасателей» росло в геометрической прогрессии. Такими темпами к вечеру окажется, что в битве с душевой кабинкой принимала участие вся школа.

— Я только позвонил и... ну это... ну когда это...
— Когда подсматривал.
— Я не подсматривал, я просто... проверял.
— А... ну да.
— А она разбила.
— Что?
— Кабинку.

Маруся старалась сделать вид, что ей наплевать, но глубоко внутри у нее все перевернулось от удивления.

— И воду она убрала и осколки. Я только помогал.
— Так ты был там?
— Ну... я это... Я не смотрел. Честно...

Так вот чей голос она слышала. До сих пор Маруся надеялась, что это был кто-то другой или вообще звуковая галлюцинация.

— Алиса хорошая. Просто она не любит людей, но если надо, она добрая.

Прекрасная характеристика.

— Ну, не добрая, но... хорошая. В общем...
— Понятно.
— И очень умная.
— Ага...
— Самая умная в нашей школе. И еще...

Странная вещь ревность. На самом деле этот Носов не вызывал у Маруси никаких нежных чувств, но сейчас, когда он нахваливал другую девчонку, Маруся совершенно отчетливо почувствовала неприятный скрежет на сердце. Ладно, надо быть честной перед самой собой — все это время ей казалось, что дылда влюбился в нее с первого взгляда и сохнет от безответного чувства. Теперь выясняется, что любит он вовсе не ее. И это было очень, очень, очень поганое чувство.

— Я все поняла про Алису, можешь не продолжать.
— И красивая.
— Все!
— Ну...
— Все!
— Ну, все так все. Я просто это...
— Это-это... Ты что, заика?
— Я?

Маруся отвернулась и стала смотреть на приближающийся трамвай. Он медленно полз по раскаленным рельсам, и Марусина фантазия мгновенно переместилась в область ощущений неодушевленных предметов. Как больно, должно быть, ползти по таким горячим железкам? Куда естественней было бы, если б трамвай бежал и на бегу подпрыгивал... Проклятый Нос. Испортил настроение.

Всю дорогу до школы они молчали. Маруся забралась на заднее сиденье, развернулась вполоборота и смотрела в окно. Носов уныло висел, зацепившись обеими руками за перекладину, и смотрел на Марусю.

Маруся знала, что он на нее смотрит, поэтому ни разу не обернулась и только вытянула свои загорелые ноги — смотри, дурак, кто тут самый красивый. Мысль о том, как безжалостно она разобьет ему сердце, оказывала быстрый терапевтический эффект. На какое-то мгновение возникла идея остаться тут на недельку, вскружить всем голову и внезапно исчезнуть, но потом эту идею перебила мысль об Илье и о том, что он любит Алису, и ненависть к Алисе, и легкое угрызение совести за то, что она ненавидит человека, спасшего ей жизнь. Ну и что? Попробуйте любить того, кого все считают лучше вас — получится? А если честно?

— Э...

В переводе с «носовско-дылдовского» это «э» могло означать только одно — «приехали». Маруся встала и вышла из трамвая.

Первое, что бросилось, нет, не в глаза, а в нос — был запах, как бы это помягче выразиться... навоза. Неожиданный запах для города ученых, надо сказать. Маруся остановилась около огромной кучи, похожей на муравейник. Можно было бы догадаться, что это за куча, если бы не ее размер. Высотой она была метра полтора и с тем, кто мог навалить такое, не справлялась даже Марусина фантазия. Возле кучи оживленно спорили два мальчика лет десяти. У одного из них в руках была странная штука, похожая на высокую и узкую кастрюлю с ручками, внутри которой был спрятан ярко-синий прожектор с лопастями, как у вентилятора.

— А я говорю, схлопнет!
— Ни фига не схлопнет.
— Схлопнет!
— По частям схлопнет, а целиком не схлопнет.
— Спорим, что схлопнет?
— На что спорим?
— Если схлопнет, то схлопнет, а если не схлопнет, то...
— Так! — прервал мальчишек Носов. — Что это вы задумали?

Мальчишки испуганно отступили назад. Видимо, они были настолько увлечены беседой, что не заметили, как к ним подошел кто-то еще.

— Ничего не задумали!
— Он говорит, что если по куче выстрелить из «пушки», то она схлопнется, — выкрикнул один из спорщиков.

Мальчишка с «кастрюлей» рассерженно опустил оружие к земле.

Носов даже всплеснул руками. Чего именно он испугался, Маруся не поняла, но вид у него был крайне взволнованный.

— Да ты! Ты... Ты просчитал вероятность?!
— На прошлой неделе я пробовал схлопнуть...
— Нет, нет, нет. Ты... ох! Да как же...

Носов выдернул «кастрюлю» из рук ребенка и укоризненно покачал головой.

— Нельзя применять «пушку» без предварительного расчета.
— Но я...
— А если ты ошибся?
— Тогда она просто не схлопнется.
— Или схлопнешься ты!
— Но я...
— Или ее разнесет в радиусе трех километров, и потом кое-кто будет вынужден отмывать всю школу от навоза!
— Тогда уж лучше пусть я схлопнусь! — в ужасе закричал мальчишка.

Разговор прервал невероятно громкий гул. С таким звуком должен был падать реактивный самолет, никак не меньше. Земля задрожала, стало темно и, кроме шуток, страшно! Маруся зажмурилась. Мальчишки, однако ж, смеялись, поэтому, постояв секунду и приготовившись к смерти, Маруся осторожно открыла глаза. Неприятно было это осознавать, но смеялись над ней.

— Что?

Маруся смутилась и постаралась принять максимально невозмутимый вид.

Мальчишки стали хохотать еще сильнее, но самое противное, что Нос смеялся вместе с ними.

— Что?! — совсем рассерженно выкрикнула Маруся и на всякий случай обернулась.
— Что... Что это?!

Злость как рукой сняло. На смену ей пришло то самое удивление, от которого расслабляются мышцы лица и повышается внутриглазное давление. Иными словами, Маруся стояла, открыв рот и вытаращив глаза. А прямо перед ней, но куда в более спокойном состоянии, стоял огромный, нет, не так, ОГРОМНЫЙ мохнатый слон с ОГРОМНЫМИ бивнями. Это... Это был...

Секундная вспышка в голове — и Маруся вспомнила рисунок на футболке Ильи. Это был мамонт.

— Мамонт?

Маруся читала про то, что ученые пытаются клонировать это вымершее животное по останкам мамонтенка Димы. Она даже видела его в палеонтологическом музее. Но представить себе такое...

Мамонт был ростом с двухэтажный дом, а прямо на его голове сидела миниатюрная (или так казалось из-за разницы в росте) белобрысая девочка, которая невозмутимо ела эскимо.

— Митри-и-ич...

Нос подошел к мамонту и погладил его по волосатой коленке.

— Хоро-о-о-оши-и-и-ий...

Маруся закрыла рот. Митрич... Сын, точнее клон того самого Димы? Ну-ну... Сколько же лет его прятали, если он вымахал до таких размеров...

— Он взрослый?

Вместо ответа Митрич задрал хобот и еще раз оглушил Марусю своим жутким ревом. Здесь больше всего подходит выражение «уши свернулись в трубочку». Для пущей надежности Маруся прикрыла их ладонями и опять непроизвольно зажмурилась. Какой кошмар!

— ...сказать, что взрослый...

Маруся открыла глаза. Первая часть фразы растворилась в децибелах, но смысл она уловила.

— А это... — она показала на полутораметровый «муравейник», — его?
— Его! — не без гордости ответил Нос.

Парадоксально, но иногда даже такие вещи вызывают, нет, восхищение — не то слово... Уважение?

— Круто...
— Это еще не самое страшное, — вступил в разговор один из мальчишек. — Вот колония летающих белок...
— Да-а-а... — с видом знатока поддержал его второй мальчик.
— Этот хотя бы локально.
— Ага.
— Много, но локально.
— И редко.
— Не часто, да... А эти... — мальчишка покачал головой, — повсюду!
— И каждые полчаса.
— А то и чаще.

Совершенно потрясенная Маруся обернулась к Носу.

— И что... вы всем этим занимаетесь? — шепотом спросила она.
— Это часть работы. Профессор даже выдал грант на решение проблемы утилизации…
— Обалдеть. А ничем другим вы не пробовали заниматься?
— Ну, это же... Нет. Ты не понимаешь. То есть... Ты понимаешь, что это мамонт?
— Это я понимаю.
— А это... часть мамонта. Ну, точнее... скажем так... часть проекта.

Вот, Маруся. Вот до чего ты докатилась. Решение проблемы утилизации отходов крупного, как бы его назвать-то? Лохматого скота.

Маруся еще раз внимательно посмотрела на животное. Обычно, когда люди видят что-то необыкновенное, у них в голове происходит помутнение рассудка, не зря в таких ситуациях говорят «уму непостижимо». Они перестают адекватно воспринимать действительность, ибо действительность перестает быть адекватной. Они могут выбежать в поле, чтобы сфотографировать приземление летающей тарелки, или броситься с видеокамерой под смерч, или просто стоять, разинув рот, и смотреть на семидесятиметровую волну во время цунами.

Удивляться можно чему-то странному, но объяснимому — например, если собачка станцует на задних лапках. Однако если после этого собачка попросит у вас закурить, вы не удивитесь, вы будете стоять и смотреть на нее, стоять и смотреть, и думать: «Это собака. Она разговаривает человеческим голосом. И курит!» Но никакого удивления. Возможно, это называется шок.

Так вот. Стоять рядом с пятиметровым мамонтом, последний из которых вымер десять тысяч лет назад, — это шок. Сначала вы как бы ничего не чувствуете. Ну, мамонт и мамонт. Офигенно здоровущий мамонт. Просто с ума сойти, какой здоровущий мамонт. Потом начинаете рассматривать его более внимательно. Он не похож на картинки из учебника. Не похож он и на мамонтов из мультфильмов, не похож на компьютерных мамонтов, на игрушечных, на восстановленных по скелету...

Длинная, почти черная шерсть, которая распадается на сосульки — вроде дрэдов. Челка, полностью закрывающая глаза. Уши маленькие и из-за шерсти их почти не видно. Густой шерстяной покров на ступнях... Господи, как же это называется у мамонтов. Ну, пусть будут ступни. Хвоста нет. Хобот не такой уж и большой, а вот бивни — огромные. Из-за лохматости он выглядит еще более крупным, он похож на дом — такой мохнатый дом с очень громким ревом. После детального осмотра шок отступает. И наступает еще более сильный шок. Это приходит осознание. Да, да. До этого вы ничего еще не осознавали. Вы просто пытались примириться с картинкой, которая нарисовалась у вас перед глазами, пытались проанализировать ее, чтобы постичь. И вот когда постигли, только тогда и наступает настоящее...

— Это же мамонт!

Маруся поняла, что снова стоит в оцепенении и не замечает ничего вокруг. Какие-то люди возятся рядом, что-то говорят, жестикулируют...

— …сверхскоростные самолеты, поезда, клонирование, лекарства от рака, вот-вот откроем телепортацию...

Нос воодушевленно перечислял изобретения последних лет и загибал пальцы.

— …искусственные органы, межгалактические станции, мы даже научились добывать полезные ископаемые на Луне...

С невероятным усилием Маруся перевела на него взгляд и попыталась сконцентрироваться.

— А проблему отходов решить не можем, — закончил свою пламенную речь Нос. — Парадокс.

Маруся, молча, кивнула.

— Вообще-то это девочка.
— Что?
— Митрич.
— Девочка?
— Название проекту придумали до его рождения. То есть ее. То есть сначала придумали, что это будет Митрич, а уже потом она родилась на свет.
— А почему не переименовали?
— Зачем?

Искреннее удивление на лице. И правда, зачем? Все-таки ученые совершенно отдельный вид людей. А может, и не людей. В эту тему лучше не углубляться.

— Пойдем отсюда, а то глаза уже щиплет.